Вот это и был НАШ город

  Дом наш, этот самый дом у площади, Малыгина, 1, я помню столько, сколько живу. Я в этом доме родилась и прожила всю свою жизнь. 

  Рядом с нашим домом была баня, и мне, совсем еще маленькой, как-то пришлось наблюдать, как туда привели невесту. Наверное, обычай такой был, чтобы невесту шли купать ее родственницы и родственницы со стороны жениха. До сих пор помню, с каким жаром одна сторона расхваливала невестины достоинства, а другая, жениховская, хаяла. С каждой минутой страсти все больше накалялись. Гвалт стоял страшный! 

  Сейчас и бани той нет, снесли. И обычай такой, думаю, отмер. И все, конечно, сильно изменилось. Например, трудно представить, чтобы с наступлением темноты родители не загоняли своих отпрысков домой, а позволяли им болтаться во дворе. А вот мы в детстве летом спали во дворе на крышах сараев. На рассвете мальчишки просыпались и уходили на море, на рыбалку. Приволакивали оттуда бычков, тут же во дворе их мыли, разводили огонь, ставили сковородки и жарили. Вкусный дух жареной рыбы, как и должно быть в приморском городке, плыл по всему двору.

  И из черных тарелок радио звучали арии из опер. Ты спроси меня, я тебе все их спою, хотя ни разу в жизни в опере не была! А когда началась война, из этих черных тарелок хлынула другая музыка. И во дворе, который мы знали до последнего кирпичика, вырыли глубокую щель на случай бомбардировок. 

  Думая о военных годах, я вспоминаю нашу детскую причастность к жизни страны. Нам было по 9-10 лет, и мы ходили по квартирам, собирали для посылок на фронт носки, платки, пачки табака. Сами вышивали кисеты. И в госпиталь, конечно, ходили. Давали концерты для раненых. Госпиталь размещался в помещении 2-й школы, и была там палата для тяжелораненых, которые сами в актовый зал не могли подняться. До сих пор стоит перед глазами картина: палата, кровати в два яруса, на них все в бинтах фронтовики, чье-то тяжелое дыхание, и мы выступаем перед ними. Поем. Причем, песни я часто не могла понять. Эту, например: "И долго, долго над грозной Волгой мне снился дом и ты над ним".   

  Нравится или не нравится это вашему поколению, а мы жили пионерской и комсомольской жизнью. Мы были общественно активны. Помню Ксению Михайловну Лайкам, преподавателя биологии из 3-й школы. Удивительный была человек, с ее подачи перед школой был посажен сад. Получился сад практически на скале, там ведь грунта подходящего не было. Сами школьники: и старшеклассники, и малыши - таскали ведра с черноземом из Вейнеровского сада вверх, в горку. Сажали и ухаживали за садом все. Потом сад уничтожили и на его месте построили дом. Как всегда. 

  Что меня всегда поражало в учителях того времени - это уважительное и доброжелательное отношение к ученикам. Часто это перерастало в дружбу. Была у нас учительница Ревекка (мы звали ее Ревуся) Киршенбаум. Одевалась скромненько. Платье и обязательно маленький воротничок. Но у нее были удивительно красивые руки. Когда она, стоя у доски и объясняя нам предмет, брала в руки мел и начинала писать, мы, девчонки, не столько слушали, сколько любовались, как изящно у нее это выходит. Дружба с этой женщиной прошла через всю мою и ее жизнь. Когда у нее, 44-летней, еще молодой женщины обнаружили тяжелое заболевание, я повела ее в больницу. Мы шли тихонечко от ее дома на углу Дахадаева и Оскара до Центральной больницы. В последний путь тогда повела Ревусю мою. 

  Мне не совсем понятно то, что сейчас происходит, это безразличие молодых к культуре, Для нас Пушкинская библиотека была Меккой. Домашние библиотеки в то время мало у кого были, и читать ходили именно в Пушкинскую. Там работала Тетакаева, высокая в очках женщина. Она всегда встречала нас с любовью, и всю русскую классическую литературу мы, можно сказать, получали из ее рук. В библиотеке проходили конференции, встречи авторов с читателями, и вопросы задавались часто далеко не комплиментарные. Помню встречу с автором книги "17 левых сапог" Вацлавом Михальским. Я читателем была дотошным и, обнаружив у него в книге хронологические нестыковки, задала вопрос: "Что ж такое? Судя по тексту, прошло два года, а героиня ваша все ходит беременная?". Михальский, кстати, принял это с юмором. А помимо библиотеки были еще филармония, Русский театр, на его базе Кумыкский театр и двухэтажный дом № 22 на улице Котрова, где располагался радиокомитет. Вот это и был НАШ город. 

  Ну и еще, конечно, клубы. Их было четыре. Клуб Рыбников на Пушкина, клуб Госторговли на Дахадаева, клуб Ногина около фабрики имени третьего интернационала и Колышкина в Первой Махачкале. Около каждого стояли огромные деревянные щиты и на них яркие надписи "клуб приглашает", а ниже перечень кружков. Обязательно хор, сольное пение. И еще кружок игры на баяне, на струнных инструментах, танцевальный (бальные, национальные, русские - каждый мог выбрать по вкусу), кружок кройки и шитья, рукоделия. В клубе Госторговли была знаменитая вышивальщица Татьяна Тарасова. Она вышивала гладью. В квартирах старых махачкалинцев до сих пор можно увидеть занавески ее работы, подушки, салфетки, даже портреты. А в клубе Рыбников руководителем ансамбля "Волна" (он, кажется, до сих пор существует, если я ничего не путаю) был прекрасный баянист Иван Лапин. Он был безотказным человеком, играл на всех мероприятиях и совершенно бесплатно.  

  И, конечно, там же, в клубах, устраивали вечера отдыха. Какие фильмы замечательные крутили! "Серенаду Солнечной долины", "Мост Ватерлоо", "Сердца четырех». А после демонстрации фильмов в фойе были танцы. Что танцевали? Да все! танго, фокстрот, ча-ча-ча, а позже и летку-енку, и твист. 

  К людям искусства было особое отношение. Почтение к театру было невероятное! когда на сцене появлялись наши любимые артисты, зал вставал. Человек мог, например, не знать кумыкского языка и не ходить на спектакли, но актеров кумыкского театра и его режиссера Рустамова мы все знали прекрасно. А про громадные артистические силы семьи Мурадовых и говорить не приходится. Они все были на слуху, их уважали, ими гордились. Артисты театров руководили драмкружками. Видная такая, красивая, с огненно-рыжими волосами Софья Семеновна, токарь, и ее муж Семен, отчества не помню, к сожалению, Долин. Она была эмоциональная, яркая, с прической "бабетта", а он сдержанный, строгий. Во 2-й школе они ставили "Доходное место" Островского, я играла там Кукушкину. Декорации были немудреные, а вот костюмы мы, кстати, брали в тех же театрах. Мне доставались разные роли: мсье Трике в "Онегине", Земфира в "Цыганах". Помню, как пела "Старый муж, грозный муж". 

  В те годы директором филармонии был Вил Зиновьевич Путерброт. И сюда, в Махачкалу, приезжали с гастролями самые лучшие артисты. Это была удивительная семья, сам Вил Зиновьевич и его жена, прекрасный журналист Александра Путерброт. К сожалению, ее книгу "Отважные сыны гор" практически невозможно сейчас найти, а я считаю, что ее надо переиздавать и включать в обязательную программу. Александра была красивая, русоволосая, и оба они с мужем очень стильно одевались. А вот дома они жили с нами в одном дворе на Ленина, 2 обстановка была скорее аскетическая. Материальная сторона жизни, вещи, ценности их интересовали мало. Да, впрочем, как и всех, кого, я знала. У нас дома, например, о деньгах говорить было не принято. 

  Так вот, мы отвлеклись, а я хотела о филармонии. В наше время гремело имя Исбат Баталбековой, она в те годы была единственной женщиной с консерваторским образованием. Мы, девчонки, ходили за ней по пятам, восхищаясь, какая же она элегантная, с каким достоинством держится! Образцом для нас была. А ее знаменитый "Соловей" до сих пор потрясает, когда слышишь его по радио. 

  Помню, в филармонии выступал приехавший с гастролями певец Михаил Кузнецов, удивительно красивый, с ямочкой на подбородке. Он стоял перед замершим зрительным залом. Выцветшая гимнастерка, костыли и голос… Голос, идущий от страдания: "караваны птиц надо мной летят, проплывают мимо, мимо". И это второе "мимо" звучало так грустно, затихая в воздухе, что весь зал замирал. И если кто-то разворачивал конфетку, на него оборачивались с негодованием. В какой-то момент, когда Кузнецов пел, из зала к сцене тихо, на цыпочках прошел фотограф, так Кузнецов прервал пение и тихо, но внушительно сказал: "Вы мне мешаете". И до конца его выступления никто в зале не шелохнулся. 

  Знаешь, когда-то наш город называли дырой. И я вот иногда думаю: если тот прежний город, чистенький и уютный, был дырой, то что же сейчас? Нет, скажи мне, что же у нас сейчас? Да, улицы стали шире, дома выше, машин больше, но ушла аура городская, ушла городская культура.